…Я спешила на встречу по улицам своего города. По дороге вспоминала искреннее удивление собеседника в предварительном телефонном разговоре тому, что я не знаю, где он живет! И ничего странного. Не то что в городке Шахты Ростовской области в Советском Союзе раньше не было человека, который не слышал бы о Василии Алексееве. Думаю, он был не менее известен, чем Брежнев. А может, и больше.
Знаменитый супертяжеловес 70-х, чемпион ХХ и ХХI Олимпийских игр, многократный чемпион СССР, восьмикратный – Европы и мира, обладатель 80 мировых рекордов, награжденный за успехи в спортивной карьере многими орденами, ныне называет себя пенсионером, удаленным от тяжелой атлетики. Потому беседа у нас получилась не только о спорте. Скорее о том, как жилось человеку, который должен был быть лелеем властью, и как живется ему теперь.
– Мое нынешнее положение меня устраивает. Чем меньше я узнаваем, тем спокойнее себя чувствую.
– Вы думаете, вас можно не узнать?!
– Некоторые уже не узнают. Мне это приятно. Я хочу быть таким, как все, и всегда хотел. Это, конечно, плохо удавалось. Меня ведь никто не охранял, и все шизофреники ко мне ломились. Я, когда еще в Рязани жил, ночью выходил в парк погулять. И идет как-то навстречу первый секретарь обкома партии – у него два старшины по бокам. А у меня – два сына. Ему-то зачем охрана, его ж никто не знает!
Мы разговариваем в доме Василия Ивановича. Снаружи – это обычный южный побеленный домик, а внутри почему-то все кажется большим: потолки высокие, пространства много, мебель тоже под стать хозяину. На шкафах у стены – ряды призов: кубки, вазы, чаши, статуэтки…
Задаю провокационный вопрос: “Василий Иванович, а до вас доходили слухи, что у вас дом со стеклянными стенами и что вы в золоте купаетесь? Я еще в детстве такое слышала. Это вас задевало?” Алексеев чуть хмурится: “Доходили слухи. Задевало, конечно… Да! Купался! – машет рукой в другую от кубков сторону. На трехметровой стене снизу доверху деревянный планшет с множеством ячеек. В каждой – медаль. – Я самый старый тогда выступал, поздно стал ставить рекорды, 10 лет с ними был на помосте. Потому и ушел в 38 лет, хотя обычно тяжелоатлеты уходят раньше. Думаю, что мог бы и до 43 лет рекорды ставить. Просто стыдно уже: выходит дедушка, а рядом на помосте внук! Это же не театр, где можно играть престарелых героев”.
– Наверное, вам создавали режим наибольшего благоприятствования для тренировок?
– Мне создавали режим самого тяжелого… благоприятствования. Такая сложилась ситуация. Потому что я поднимал штангу не как все. Огромная армия советских тренеров придерживалась одной школы, а я пошел другим путем. И меня считали белой вороной, идиотом и дураком.
– С этой методикой, наверное, и связаны ваши 80 рекордов?
– И не “наверное”, а именно с моей методикой рекорды и связаны. И когда я их поднял, то доказал, что правильно поступал. Тогда сказали: эта методика подходит только Алексееву! Но потом я стал главным тренером сборной СССР и тренировал спортсменов тоже по ней. И не проиграл ни одного соревнования, не получил ни одной травмы и ни одной “баранки”!
Василию Ивановичу эта тема явно не нравится. Болельщики видели лишь победные рывки и рекордные толчки. За кадром оставались не только изматывающие тренировки, но и внутренние проблемы сборной страны, где место в спорте ниже первого считалось порой идеологическим подарком противнику, были свои дрязги и склоки.
– А сейчас какая методика тренировок в сборной?
– Сейчас не знаю, какая методика… Без похвальбы, только факты: с Олимпийских игр в Барселоне в ранге главного тренера я привез 10 медалей: 5 золотых, 4 серебряных и 1 бронзовую. А в Сиднее выступали несколько национальных команд бывшего Советского Союза. Сколько там было человек? И все они завоевали две бронзовые медали. Я понимаю, что существенный фактор – развал Союза. Но ведь не только это. Тяжелая атлетика просто сейчас в плачевном состоянии. И лично я ничем не могу ей помочь.
– А мальчишек тренировать пойти, как это делает Давид Ригерт в Таганроге? Он создал специализированную школу.
– Я – пенсионер. Мальчишек тренировать у меня никакой тяги нет. В сборную тоже нет тяги. Я “наелся” этой штанги. Другие проблемы одолевают… Хочется чуть-чуть позаниматься семьей, домом. Хотя сейчас огромным успехом будет, если даже три медали завоюем. И это несложно на самом деле. Но не хочется поднимать из дерьма то, что я туда не опускал. Просто нет настроя у меня. Да и вообще, я уже забетонировал тот участок мозга, где тяжелая атлетика, забыл все.
Вспоминаю, что город Шахты занесен в Книгу рекордов Гиннесса потому, что в нем самое большое в мире количество олимпийских и мировых чемпионов на общее число жителей. Василий Иванович знает, сам же и помогал с подсчетами. Еще говорит, что так ни разу не увидел имиджевый ролик про него, который в последнее время показывают по донскому ТВ. Там есть фраза: сколько раз Алексееву предлагали уехать отсюда, большие деньги и другие радости сулили, но атлет не согласился.
То, что я действительно люблю этот город – правда. И не уехал по простой причине: здесь я начал поднимать штангу, создал условия для тренировок. У себя во дворе я тренировался два раза в день, в любое время суток. А там? Считалось, что большие спортсмены должны жить в Москве. Но до любого спортзала ехал бы час и обратно час. И еще не люблю я этот муравейник, я люблю спокойную жизнь. Один пришел, размялся, напахался, отдохнул и еще одну тренировку провел. Я тренировался по 8 часов в день в общей сложности.
– Получается, что вы без личного тренера занимались?
– Да, не встретился мне такой человек. Я начал поднимать штангу в Архангельске, там тренеров не было. А сюда приехал – уже сложившийся спортсмен. Был тут тренер Рудольф Плюкфельдер, но у нас ни взгляды на методику не совпадали, ни характерами не сошлись, даже национальности были разные…
– А национальность – это разве существенно?
– Конечно! Национальность влияет на характер: у него чисто немецкая педантичность в отношении дела, а я – русский рубаха-парень. Так что получались большие противоречия. В общем, в 1968 году я неожиданно для всех занял третье место на “Союзе” в Луганске. Жаботинский, Батищев и тут вообще кто-то неизвестный. Меня включили в олимпийскую сборную, посмотрели и… выгнали. Потому что я ничего не поднимал на тренировках в их понимании. Но в 1970 году все равно привлек внимание.
– Наверное, здесь, в Шахтах, вам местные власти с гордостью и радостью помогали?
– Да я бы не сказал… Единственное, что просил – помощи в питании. А то один день тренируешься, а второй – бегаешь по городу и еду ищешь. Везде ведь так было. Я когда в Рязани жил, то в Москву за хлебом ездил! Он в Рязани несъедобен был! Помню, однажды стоял в очереди – 20 буханок брал за раз, чтобы не ездить часто. А один поворачивается и говорит: “Что, все вам мало?”. Я ему: “Ты что, его на Красной площади сеешь и убираешь? Я за своим приехал! Я – хлебороб!”. Ну он не узнал меня, конечно. Замолчал сразу. Так что вот и все внимание.
Вот так и закончилась наша беседа с Василием Алексеевым. Он, как и многие, в свое время не избежал злословия – после не показанных на московской Олимпиаде рекордов. Ему припомнили и нелегкий характер, и индивидуальные тренировки. Ведь нет большей радости для людей мелких и завистливых, чем видеть поверженным того, кто только что был на высоте. Но разве это осталось в памяти? Постоянное упоминание имени Василия Алексеева во всех опросах и рейтингах как лучшего спортсмена ХХ века – констатация: величие измеряется не поражениями, а победами.